Танец меча - Страница 30

— Да какой я ему папа? Это мой брат… не купишь, чего просит — сразу орет! — заявил он.

Но женщине хотелось распутать все до конца. Не для того она раскапывала томагавк праведного негодования, чтобы обошлось без жертв. Она присела на корточки и, обняв за плечо Антигона, проникновенно спросила: — Деточка, тебя что, дома бьют? Скажи, не бойся! Если бы! — прошипел Антигон, зеленея от негодования. — Пинка от них не дождешься! Только по головке гладят, садюги!

Порошковая дама назвала их обоих психами и сконфуженно удалилась в очередь. Антигон с Мефом проследовали дальше. Неожиданно Антигон перестал вырываться и, издав тихий змеиный шип, глазами указал Мефу на зал ожидания.

Буслаев осторожно выглянул, укрывшись за тяжелой дверью. Место для наблюдения было удобное. Увидел много крымских курортников-возвращенцев, уставших от отдыха и еще больше от предстоящей работы. Между ними сновали две цыганки с пестрым выводком ребятишек. Рядом расслаблялись молодые люди, опоздавшие на харьковскую электричку и утешившие себя пивом до полного отключения зрительных элементов.

— Ну? Чего? — спросил Меф у Антигона. — Пьяненьких никогда не видел? Пойдем еще покажу!

Антигон сунул Буслаеву зеленое стеклышко, похожее на бутылочное, вставленное в оправу от монокля.

— Смотри так, Барандий Приставаев, если нормально смотреть разучился!

Меф послушно посмотрел сквозь монокль. Мир послушно окрасился в зеленый цвет. Общая расстановка персонажей осталась такой же, правда, кое-что прибавилось. По залу ожидания разгуливала охотящаяся пара — суккуб и комиссионер. И тот, и другой — под мороком невидимости. Суккуб был противный, как слово «выхухоль», и скользкий, как слово «хламидомонада», а комиссионер, напротив, бойкий, круглый, прыгучий. Прямо гоголевский Добчинский. Суккуб тащил с собой похожий на бумажную трубку радар — если засекал у кого-то хорошие мысли или светлую грусть (от них эйдос начинал ярко разливать свет), то мгновенно показывал на него комиссионеру.

Комиссионер торопливо припрыгивал и принимал меры. Заставлял соседей человека много говорить и задавать дурацкие вопросы. Суккуб тоже не сидел без дела — клал ему на виски ладошки и посылал яркий отвлекающий образ — если же видел, что не действует, заставлял смотреть или на что-нибудь красивое, или на что-нибудь мнимо опасное. В первом случае он шептал: «Ой, зырь, какие ноги!», а во втором: «Гля, рожа какая подозрительная! Ща сумку стрельнет!» В большинстве случаев это, к сожалению, действовало. Человек отвлекался. Хорошие мысли исчезали. Сияние эйдоса ослабевало.

Кикимор дернул себя за бакенбарды, от беспокойства вырвав рыжий клок.

— Суккуб и комиссионер вместе! Никогда не видел, чтобы они охотились парой! А эйдосы как делят? — удивился Антигон.

— Они не охотятся. Слов отречения никто не произносит. Эйдосы на месте остаются, — вглядевшись, уточнил Меф.

Антигон перестал ощипывать бакенбарды.

— Эйдосы хотят пригасить. Ага! Шухерятся, чтобы ярких вспышек на вокзале не было… А вот зачем? А, ясно! Яркие вспышки эйдосов могут привлечь светлых стражей! А мраку важно, чтобы их тут не оказалось даже случайно. Почему?

В перепончатых ладонях кикимора возникла булава с щербинами на шаре, полученными во множестве боев. Для окружающих ребенок просто достал пластмассовую сабельку.

— Вылазка из Тартара! — прохрипел Антигон.

— Да не! Какая вылазка? — отмахнулся Меф. — Зачем мраку проводить на вокзале операцию, пока мы здесь?

Он осекся. Кикимор, не отрываясь, смотрел на Мефа выпуклыми русалочьими глазами.

— Подумай сам! Меня нет смысла трогать: у меня и так бой скоро. Ты тоже, не обижайся, мало кому

нужен, — вслух продолжил рассуждать Буслаев.

Антигон не двигался. Глаза его круглели все больше. До Мефа наконец дошло. Бывают мысли, которые ну никак не помещаются в одном человеке и становятся всеобщими.

— Гадская хозяйка!.. Ирка, Багров! — выдохнули оба разом и понеслись через зал ожидания.

Для суккуба и комиссионера их появление стало неожиданностью. У суккуба оказалась отменная реакция. Подпрыгнув, он сгинул. Комиссионеру же Меф, не замедляясь, на бегу сбрил голову.

Завизжала одна девушка, другая. Визг катился по залу, опережая Мефа. Только цыганские дети не голосили и любознательно поблескивали глазками. Думая, что дело в нем, Буслаев посмотрел на свою руку. Меч уже исчез. Да и вообще — материализовал он его всего на мгновение.

«Странно, — удивился Буслаев, — они же не могли ничего видеть! Комиссионер был под мороком. Чего тогда орать?»

И тотчас понял, что причиной паники стали не они. Дверь, ведущая на платформу, распахнулась. Навстречу им бежали люди. Кто-то упал, по нему промчались. Двое туристов толкались, сцепившись рюкзаками, которые не хотели бросить. Женщина кричала, чтобы не задавили ребенка. Ее ребенку было лет пятнадцать, и ростом он был под два метра. Другая, белая как холст, молча прижимала к груди грудную девочку. Антигона моментально сбили с ног.

Снаружи загрохотали выстрелы, похожие на раздраженные хлопки дверью — четыре, потом еще три и один. Меф услышал, как запрыгала гильза.

Чудом пробившись сквозь толпу, Буслаев выскочил на опустевшую платформу. Зал ожидания оказался не единственным местом, куда хлынула толпа. Кто-то спрыгнул на пути, кто-то удирал вдоль вокзала. Два молодых милиционера укрылись за телефонной будкой. Один вцепился в пистолет. Другой присел на корточки и в крайнем возбуждении кричал в рацию: